Симфония № 4

Длительность: 60’.
Первое исполнение: 30 декабря 1961 г.
Первое исполнение симфонии оркестром Ленинградской государственной филармонии намечалось осенью 1935 года, однако композитор снял ее с исполнения.
Впервые симфония была исполнена 30 декабря 1961 года в Москве, в Большом зале консерватории симфоническим оркестром Московской государственной филармонии под управлением К. Кондрашина.
Первое издание:  Издательство «Советский композитор». 1962

«В настоящее время я вплотную подошел к написанию Четвертой симфонии, которая будет своего рода credo моей творческой работы. Какие основные задачи я ставлю себе в настоящее время?
<...>
Сейчас передо мной стоит основная задача; найти собственный, простой и выразительный музыкальный язык. Иногда борьба за простой язык понимается несколько поверхностно. Часто "простота" переходит в эпигонство. Но говорить просто — это незначит говорить так, как говорили 50—100 лет тому назад. Это ошибка, в которую впадают многие композиторы, боясь упреков в формализме. И формализм и эпигонство — злейшие враги советской музыкальной культуры. Минуя эти Сциллу и Харибду, советский композитор сможет стать подлинным певцом нашей великой эпохи».

Шостакович Д. Мой творческий путь. — Известия, 1935, 3 апреля

К. Кондрашин:

«Авторская партитура этой симфонии не сохранилась. Восстановленная по оркестровым партиям единственная копия партитуры находилась в Ленинграде. Встретил он меня очень дружески и сказал: «Прошло столько лет, я многое забыл, партитура утеряна. Оставьте мне переложение, я просмотрю его, послезавтра приходите, мы решим, стоит ли играть или надо переделывать».
Через два дня я явился в назначенный час и Дмитрий Дмитриевич, возвращая мне клавир, сказал: «Можно играть. Я позвоню в Ленинград и Вам вышлют партитуру. Переделывать ничего не надо, в этой симфонии есть что-то мне дорогое и теперь».
Начав изучать партитуру, я несколько раз обращался к Дмитрию Дмитриевичу с вопросами относительно встречающихся описок, перемен темпов (часто обозначенных только метрономом). Однажды, набравшись храбрости, я даже спросил его, не считает ли он чрезмерно длинным фугато в 3-й части? Не будет ли трудно публике слушать столь долгое однообразное по фактуре место? На что Дмитрий Дмитриевич, несколько покоробившись, сказал: «Пусть кушают, пусть кушают...».
Теперь мне ясно, сколь ошибочным было мое предложение.
Дмитрий Дмитриевич присутствовал на всех репетициях Четвертой симфонии. Обычно он никогда не прерывает работы дирижера, а записывает все замечания на папиросной коробке, чтобы высказать их потом, после окончания части. Очень редко они касаются темповой или психологической стороны. В отличие от других авторов, Дмитрий Дмитриевич, видимо, считает, что его музыка может иметь много прочтений и не настаивает на единственной интерпретации. Возможно, и здесь сказывается его деликатность, его нежелание навязывать исполнителям иное решение уже продуманной и выученной вещи.
Я помню только единственный случай резкого отзыва Дмитрия Дмитриевича об исполнении своего сочинения неким иностранным дирижером.
На Эдинбургском фестивале он ставил Восьмую симфонию и сделал там в Токкате (3-я часть) непредусмотренное партитурой замедление в трубном эпизоде. На генеральной репетиции в присутствии автора этот маэстро, не останавливая оркестра, поворачивался к нему и спрашивал: «Gut?», на что Дмитрий Дмитриевич кричал ему в ответ: «Nicht gut!». Дирижер говорил: «Danke» и продолжал дирижировать. Этот эпизод Дмитрий Дмитриевич неоднократно с улыбкой рассказывал в кругу друзей, беспомощно разводя руками (характерный для него жест). Так они и играли вечером. А что я мог сделать, если он говорит «Danke» на мое «Nicht gut!». Я ему «Nicht gut!», а он мне «Danke».
На репетиции Дмитрий Дмитриевич всегда очень внимателен к балансу звучания. При этом, желая выделить ту или иную группу, деликатно беря вину на себя, он обязательно скажет: «Я тут, очевидно, неверно поставил нюанс – вторым скрипкам надо было написать не «пиано», а «меццо-пиано». Кирилл Петрович, попросите их, пожалуйста, исправить».
Не могу не похвастаться еще раз. Как-то он мне сказал улыбаясь: "Кирилл Петрович, с вами очень трудно работать – не успею я что-то записать, как вы уже делаете это замечание оркестру, мне приходится вычеркивать"».

Рукопись. Публикуется впервые

Cимфония № 4
Соч. 43

  Четвёртая симфония написана в 1935–1936 годах. Её премьера была назначена на 11 декабря 1936 года. Начались репетиции под руководством Фрица Штидри, возглавлявшего в то время Симфонический оркестр Ленинградской филармонии. Однако после двух репетиций Шостакович снял симфонию с исполнения.
  Долгое время этот поступок истолковывался биографами как его личная инициатива, свидетельство высокой самокритичности, исключительной требовательности к себе, либо как проявление чувства самосохранения: «автор отменил премьеру, решив, что она сейчас будет „не ко двору“»; «рисковать не хотел»; в обстановке массированной и беспрецедентно резкой критики его творчества «охваченный паническим страхом Шостакович не решился на какую-либо оппозицию».
  В действительности, однако, снятие симфонии с исполнения было результатом прямого грубого нажима Ленинградского обкома ВКП(б). Сам композитор придавал этой премьере большое, принципиальное значение. «В условиях жестокой травли решение исполнить Четвёртую было, в сущности, единственно доступной формой протеста художника, его последним вызовом обстоятельствам и судьбе. Шостакович решился. Он ходил на репетиции, сообщил о предстоящей премьере друзьям в Москве <...> Между тем слухи о готовящейся премьере симфонии композитора-формалиста вышли за пределы музыкального мира. <...> Директор Ленинградской филармонии И. Рензин пригласил Шостаковича и предложил ему отказаться от премьеры, объясняя это недовольством городского руководства и тучами, сгустившимися над филармонией: „Если вам себя не жалко, пожалейте хотя бы нас“, — сказал Рензин. Теперь на чашу весов легла уже не только собственная судьба. Рисковать судьбами других людей Шостакович не умел». Исаак Гликман, сопровождавший Шостаковича после его визита в дирекцию, вспоминает: «Он ровным, почти без интонаций голосом сказал, что симфония исполняться не будет, что она снята по настоятельной рекомендации Рензина, не пожелавшего использовать административные меры и упросившего автора, чтобы он сам отказался от исполнения симфонии».
  Ожидание несостоявшейся премьеры не оставляло композитора на протяжении десятилетий. Он продолжал показывать симфонию друзьям и коллегам в фортепианном изложении.
  В 1960 году, работая над своим автобиографическим Восьмым квартетом, Шостакович включил
в его первоначальную редакцию главную тему финала Четвёртой симфонии. Год спустя симфония наконец прозвучала.
  Инициатива исполнения симфонии на рубеже 50–60-х годов исходила от Моисея Гринберга. «Руководство Московской филармонии в лице её художественного руководителя М.А. Гринберга предложило мне познакомиться с Четвёртой симфонией Шостаковича и высказать мнение, стоит ли её воскрешать и возьмусь ли я за это, — вспоминал дирижёр Кирилл Кондрашин. — Сам Дмитрий Дмитриевич ещё не был в курсе этого намерения. Авторская партитура этой симфонии не сохранилacь. Восстановленная Б.Г. Шальманом по оркестровым партиям единственная копия партитуры находилась в Ленинграде. Я располагал только переложением для двух фортепиано».
  За разрешением и советами дирижёр отправился к Шостаковичу. Шостакович дал согласие не сразу: «Прошло столько лет, я многое забыл, партитура утеряна. Оставьте мне переложение, я просмотрю его, послезавтра приходите, мы решим, стоит ли играть сочинение или надо его переделывать». «Я явился в назначенный час, — рассказывает далее Кондрашин, — и Дмитрий Дмитриевич, возвращая мне клавир, сказал: „Можно играть. Я позвоню в Ленинград, и вам вышлют партитуру. Переделывать ничего не надо. В этой симфонии есть дорогое мне и теперь“.
  Премьера Четвёртой симфонии состоялась 30 декабря 1961 года в Большом зале Московской консерватории. Оркестром Московской филармонии дирижировал Кондрашин. Премьера прошла с громадным, триумфальным успехом и вызвала восторженную реакцию npeсcы. 20 и 24 января 1962 года симфония была повторена (в том же исполнении и в том же зале). «Дома после концерта, имевшего грандиозный успех, — вспоминал Гликман, — Дмитрий Дмитриевич под свежим впечатлением от услышанного сказал: „Мне кажется, что Четвёртая во многих отношениях выше моих последних симфоний“».