Летом и осенью 1953 года Шостакович работал над Десятой симфонией. Она была закончена 25 октября. Премьера состоялась 17 декабря 1953 года в Большом зале Ленинградской филармонии в исполнении оркестра Ленинградской филармонии под управлением Е.Мравинского. 15 ноября 1953 года Шостакович с Большой группой музыкантов посетил Дом-музей П.И.Чайковского в Клину, где прошло торжественное заседание, посвящённое 60-летию со дня смерти Чайковского.
Для расширения ансамблевого репертуара пятнадцатилетнего ученика Центральной музыкальной школы Максима Шостаковича в 1953 году было написано Концертино для двух фортепиано. Его премьера состоялась 20 января 1954 года в Малом зале консерватории в исполнении дуэта: Максим Шостакович и Алла Малолеткова. В юности Максим увлекался рисованием. Сделанный им позднее портрет Дмитрия Дмитриевича стал очень популярен.
На даче в Болшево в начале 1950-х годов, может быть, за работой над Десятой симфонией.
Фото Н. Шостакович
Евгений Мравинский и Дмитрий Шостакович на сцене Большого зала Ленинградской филармонии после премьеры Десятой симфонии. 17 декабря 1953 года.
В кабинете П.И.Чайковского в Клину во время выступления Ивана Семёновича Козловского. Справа налево сидят): Д.Шостакович, Ю.Шапорин, А.Гаук, Ю.Давыдов, Г.Римский-Корсаков, А.Хессин и В.Жданов. 15 ноября 1953 года.
С Квартетом им. Бетховена на сцене Малого зала Ленинградской филармонии после исполнения Квинтета. В этом же авторском концерте Шостакович исполнил три прелюдии и фуги ор. 87. 23 декабря 1953 года.
Шостакович исполняет прелюдию и фугу в Малом зале Ленинградской филармонии. 23 декабря 1953 года.
Портрет Д.Д.Шостаковича работы М.Д.Шостаковича.
Во время занятий рисованием.
Фото О. Цесарского
13 ноября – премьера Четвертого квартета (ор.83).
3 декабря– премьера Пятого квартета (ор.92).
17 декабря – премьера Десятой симфонии (ор.93).
Участие в фестивале «Пражская весна».
8 мая 1953 г.
(Секретно)
«Шостакович не торопится выступить в оперном жанре, не ищет достойной темы и хорошего либреттиста. Он предпочитает сочинять музыку для кино, хоры, квартеты и другие произведения, не требующие особого труда, усилий и ответственности.
Министерство культуры и Союз советских композиторов не привлекают Шостаковича к работе над оперой и тем самым мало помогают ему в том, чтобы он твердо и окончательно укрепился на реалистических позициях».
9 апреля 1953 г., Москва.
«Многоуважаемый Николай Семенович!
Вчера (18 апреля) оркестр радиокомитета исполнил мою 7-ю симфонию. <...> Я не музыкальный критик и не музыковед. Писать о музыке не умею. Но как слушатель своего сочинения я пережил вчера такую радость, что описать это невозможно.<...> Я приношу Вам мою горячую благодарность».
19 апреля 1953 г.
«Ваше изумительное, совершенное исполнение убедило меня в том, что иногда я могу сочинять музыку. А ведь это для меня так нужно, что Вы не можете себе представить».
8 мая 1953 г.
(Совершенно секретно)
«Считаем необходимым доложить Вам о неблагополучном положении дел с созданием советской оперы.
1. Состояние оперного творчества.
Количественная характеристика. Несмотря на некоторое оживление в работе композиторов над оперой и на расширение круга оперных авторов после постановления ЦКВКП(б) от опере в 1948 году, все же должной перестройки в деле создания оперы, особенно на тему современности, за последние годы не произошло. Положение остается тяжелым и реальных перспектив коренного улучшения в оперном творчестве пока не имеется.<...>
И большинство композиторов или совсем не работает над оперой, или работает недопустимо вяло. Их работа не организуется и не направляется Министерством культуры СССР и Союзом советских композиторов. <...>
Д. Шостакович. Этот крупнейший и бесспорно талантливейший композитор также в течение многих лет не обращается к оперному жанру. Созданная им музыка к ряду кинофильмов и даже написанная им ранее формалистическая опера «Леди Макбет», несмотря на свои серьезные пороки и формалистический характер, свидетельствуют о больших возможностях композитора, его безусловной способности создать именно оперную музыку.
Однако Шостакович в известной степени подвержен идеологическим шатаниям: он находится под заметным влиянием групповщины, имеющей место среди композиторов. Серьезные сигналы о противоречивых влияниях и тенденциях в жизни и деятельности этого композитора свидетельствуют о том, что он до конца и искренне в идейно-художественном отношении все еще не перестроился.
Шостакович не торопится выступить в оперном жанре, не ищет достойной темы и хорошего либреттиста. Он предпочитает сочинять музыку для кино, хоры, квартеты и другие произведения, не требующие особого труда, усилий и ответственности.
Министерство культуры и Союз советских композиторов не привлекают Шостаковича к работе над оперой и тем самым мало помогают ему в том, чтобы он твердо и окончательно укрепился на реалистических позициях».
Геннадий Рождественский:
«Очень интересным было отношение Дмитрия Дмитриевича к темпам своих сочинений. Я слышал, что, якобы, у него был сломанный метроном всю жизнь.
Я вспоминаю, когда я готовил к исполнению Десятую симфонию, я попросил Дмитрия Дмитриевича о встрече. Он был столь любезен, что подарил мне часы своего драгоценного времени и даже сыграл со мной в четыре руки симфонию.
Я помню, что Скерцо было сыграно совершенно в бешеном темпе, и я считал, что этого хочет автор, и поэтому подгонял все больше и больше, а как выяснилось потом, он не хотел останавливать меня. Получился темп абсурдный, и я спросил его, действительно ли в таком темпе следует играть? Он ответил: «Нет, это должно идти почти что в полтора раза медленнее».
Помню в Париже исполнение Е. Мравинским Пятой симфонии, на котором присутствовал Дмитрий Дмитриевич. После исполнения в дирижерской комнате к Дмитрию Дмитриевичу подошел Константин Сильвестри и спросил, как он относится к темпам, которые сегодня брал Мравинский в этой симфонии. Дмитрий Дмитриевич ответил, что темпы были великолепные. Тогда Сильвестри показал ему партитуру и говорит: «Ну как же так, ведь темпы, которые обозначены у вас в партитуре, не соответствуют тем, которые были исполнены». Он ответил, как-то несколько смутившись: «Ну и темпы в моей партитуре тоже правильные». Я думаю, что для него была важна убедительность интерпретации, передача духа сочинений, а не буквальное следование метрономным знакам или словесным обозначениям, исполнение, которое его убедило, видимо, было для него важнее, чем то, что он сам написал».